Это было странное забытье для обычного человека. Впору было гадать, что за страшная хворь стала ей причиной — болотная лихоманка или сердечная хворь? А вот реакция, случайно проходящего мимо мага, была бы совершенно иной. Удивление и зависть, зависть и удивление, густо замешанные в едином сосуде в гремучую смесь. Возможно, он даже бы не поверил своим глазам. Мол как такое возможно, что у какого-то оборванца магический транс? У малолетнего сопляка просто не может быть таких способностей! Не каждый убеленный сединами маг, разменявший сотню лет жизни, может похвастаться таким. Ведь во всем королевстве тех, кто может вызывать магический транс, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Ух! Сто такое? Или, скажи! — громкий вскрик Капы вырвал Ири из магического транса. — Или?! Это мявка?!

Мальчик, ничего не говорил, пытаясь еще немного продлить те восхитительные ощущения, что остались у него от магического забытья. К сожалении, чувство абсолютно спокойствия и уверенности проходило очень быстро…

— Или, не слысись? Или?! — снова и снова спрашивала Капа, недовольная, что ее игнорируют. — Сто это? — девочка яростно тыкала пальчиком куда-то вниз.

Наконец, Ири опустил глаза и обомлел. Что такое у него в руке? Неужели это он сделал? Это глиняный крылан, крылатый лев из старинных легенд! Мама, вместо колыбельной, часто рассказывала ему об этом чудесном звере, что защищает всех слабых и обездоленных. После ее смерти Ири очень часто представлял себе крылана, который прилетал за ним и уносил мальчика в чудесную далекую страну.

— Это крылан, Капа — Ири протянул девочке глиняного льва, с распростертыми в полете крыльями. — Смотри, какая у него красивая густая грива, сильные лапы с когтями и большие добрые глаза. Теперь он твой. Крепче его держи, — он наклонился к девчушке и тихо прошептал. Он будет защищать тебя от всего плохого. Только всегда держи его рядом с собой.

Девочка быстро выхватила зверя из рук Ири и крепко прижала его к себе. Потом неожиданно чмокнула мальчика в щеки и, покраснев, убежала в дом.

— Ха-ха-ха! Егоза! Играть, наверное, побежала, — рассмеялся мальчик, а после тяжело вздохнул. — А я вот что-то устал с этими всеми горшками и игрушками.

Ири оглядел занятый им угол в сарае, заваленный кусками глины, засохшими уродцами-кувшинами и корявыми мисками. Потом перевел взгляд на свою одежду, которая была перемазан глиной, и присвистнул.

— Вот я и попробовал горшочек слепить…, — пробормотал он, понимая теперь откуда у него такая усталость. — Нет уж, на сегодня хватит! Сил моих больше нет. Руки отваливаются… Завтра с тетушкой поговорю об игрушках. Я делать стану, а она пусть на рынке продает их. На хлеб с молоком чай заработаем.

Вечером, когда все легли спать, Ири почему-то взгрустнулось. Он свернулся в комочек и с головой закрылся одеялом. После чего из-за пазухи вытащил заветный медальон, что оставила ему мама.

— Мамуля…, — зашептал он, крепко прижимая кусочек металла к своей груди. — Мамочка, — он пытался вспомнить ее, но не мог.

В ту ночь Ири долго рассматривал свой медальон, любуясь каждой черточкой его необычной гравировки. Засыпая и крепко сжимая его в руке, он думал о том, что ни за что на свете не расстанется с медальоном. К сожалению, судьба смотрела на эти вещи совершенно иначе…

Однажды, под самое утро сильно занемогла Капа. Кто знает, с чего к ней прицепилась эта зараза? Может холодной воды выпила, а может ночью одеяльце с ее кроватки сползло. Вчера еще с улыбкой бегала и прыгала, а, как солнце встало, встать не смогла. Плохое ей стало. С лица спала, осунулась. Говорить ничего не может, только тихонечко, как котеночек стонет. Стонет же так жалобно и тоскливо, что слезы наворачиваются и прочь из дома бежать хочется.

— И-и-и, — еле слышно сипит Капа, не открывая глазки. — И-и-и.

Тетушка Мала, сидя возле нее, все лобик ей протирала тряпочкой. Как пот выступит, она тут же руку к ней тянет.

— Маленькая моя, вот водички тебе немного, — женщина, смахивая слезы, осторожно поднесла кружку с водой к воспаленным губам дочки. — Попей, попей. Хоть немножко… Что же ты не пьешь?

— Лихоманка, видно, проклятущая к тебе прицепилась, — всхлипывая, приговаривала она, поглаживая дочку по голове. — Точно, лихоманка. Горит вся, вона… Лекаря бы надо позвать, да кто к нам без грошей пойдет. Господа энти даже на порог таких, как мы не пускают. Собак спустят и все дела… Эх, головушка ты бедовая…

Ири, и без этих причитаний Мары, видел, что девчушка вряд ли переживет следующий день. Лихоманка тянула из ребенка последние силы, превращая его в страшный маленький скелетик…

Мальчик раздумывал недолго. «Что я, в самом деле? У него же есть серебряный медальон, который можно продать. Полученных денег точно хватит и на лекаря, и на лекарство. Эти люди дали ему кров и пищу, а он оказался неблагодарной скотиной! Нет! Нельзя так! Прости, мамочка! Я обещал тебе сохранить наш родовой медальон, но иначе поступить не могу! Прости меня».

— Тетушка Мара, тетушка Мара, — Ири вытащил из-за пазухи медальон на веревочке и протянул его сгорбленной женщине. — Возьмите на лекаря. Я не украл его, тетушка Мара. Это мне от мамы досталось. Тетушка Мара, возьмите, — несколько мгновений женщина даже понять не могла, что он ей протягивает; она бездумными глазами смотрела на его руку с небольшой серебряной капелькой. — Возьмите! За это много монеток дадут. Мама говорила, что он очень дорогой.

Наконец, женщина взяла медальон и начала его рассматривать. Похоже, она не верила своим глазам.

— Я, правда, не украл его. Тетушка Мара, это мне мама дала, — чуть не со слезами твердил Ири.

Неожиданно женщина притянула его к себе и горячо зашептала:

— Верю, Ири, верю, мой хороший. Спасибо тебе за мою кровиночку, — она крепко его обняла, обсыпая поцелуями голову мальчика. — А сейчас, пошли! Пошли, к меняле. Такое только почтенный Перте сможет купить. Я ему за это в ноженьки поклонюсь, чтобы взял.

Наказав старшему сыну глядеть за дочерью, Мара, схватив Ири за руку, выбежала на улицу. Закуток менялы был прямо на рынке, поэтому бежать было недолго.

Пробежав где-то с версту, через рыночные ворота они вошли едва ли не первыми. С раннего утра здесь еще мало было покупателей, поэтому им не пришлось пробираться через толпы людей.

— Вот и пришли, Ири. Ты пока здесь постой, а я пойду и поговорю с менялой, — сказала Мара, едва завидев скрытый под навесом скромный прилавок с мордастым лысым мужчиной. — Почтейнейший Перте! Доброго вам утречка. Пусть Благие Боги будут благосклонны во всех ваших начинаниях! Почтейнейший Перте, беда у меня. Дочурка моя, кровиночка, занемогла. Проклятущая лихоманка к ней привязалась.

Лоснящееся от жира лицо Перте, едва только он услышал слова вдовы, тут же скривилось от презрения. И все его, появившиеся в этот момент мысли, читались на удивление легко. Конечно, перед собой он видел попрошайку, которой были нужны лишь ли деньги. Каждый день он наблюдал десятки таких бродяг и бродяжек, что клянчили у него монетку.

— Почтейнейший Перте, я серебряный медальон заложить хотела. Вот тут, — Мара вынула из тряпочки и положила на прилавок небольшой кружочек драгоценного металла. — Супруг мой с войны принес. Говорил, что ему большую цену за него давали. Посмотрите, почтеннейший Перте. Мне очень нужны деньги на лекаря.

Едва, сверкнувший на солнце, медальон лег на прилавок, как взгляд менялы тут же изменился. В нем появилось что-то жадное и хищное. Жирные пальцы, унизанные перстнями, сразу же пришли в движение, резко схватив серебряную штучку.

— Гм… Хм… Так-так, — засопел меняла, причмокивая толстыми губами. — Вот оно как…

Он просто обожал делать именно так. Долго, очень долго рассматривать какую-то вещь, что принесли ему на оценку. Всячески делать вид, что в ней нет ничего особенного. Человек, видя такое, тут же начинал нервничать, чего-то бояться.

— Чта… Хм…, — еще натужнее и сосредоточеннее засопел он, время от времени бросая на съежившуюся женщины грозный взгляд. — Угу…